Екатеринбург представил уникальную коллекцию тувинских марок
Материал официального портала Республики Тыва (26 ноября 2014).
В Екатеринбурге открылась выставка «Россия и Тува: вместе 100 лет», на которой были представлены практически все выпуски марок, выпущенных Тувинской народной республикой в период с 1921 по 1944 год. Главным гостем мероприятия стал глава Республики Тува Шолбан Кара-оол.
«Не секрет, что марки, выпущенные в Туве, в период, когда она существовала как независимое государство, представляют особую ценность для филателистов всего мира, – заявил организатор выставки, управляющий партнер музея частных коллекций «Дом для коллекционеров» Михаил Сачев. – Нам удалось собрать практически все марки, выпушенные в этот период. По-моему, у нас нет только восьми марок».
Как сообщил Михаил Сачев, екатеринбургский «Дом для коллекционеров» существует в формате музея частных коллекций, предоставляя возможность частным владельцам показывать результаты своих собраний. «Частенько коллекционеры ведут себя как Плюшкины, боясь показывать то, что собирали годами, – отметил Михаил Сачев. – Мы пытаемся их убедить выставляться».
По словам Михаила Сачева, филателистическая выставка специально готовилась к 100-летнему юбилею вхождения Тувы в Россию. «Нам удалось собрать почти все марки всех выпусков, которые выпускались Тувинской народной республикой, – пояснил управляющий партнер «Дом для коллекционеров». – Для полного собрания не хватает совсем немного. Например, некоторые марки существуют в форме с зубцами и без зубцов. У нас есть вариант с зубцами, а без зубцов такой же марки нет.
На открытии выставки вспомнили, что с 1921 года Тувинская народная республика пользовалась советской государственной почтой, так как своих почтовых учреждений в то время в республике не было. 1 октября 1925 года советское правительство передало ТНР безвозмездно все советские почтовые учреждения, действовавшие на территории республики со всем принадлежащим им имуществом. Эта дата с тех пор считается «днём рождения» тувинской почты.
«Спасибо вам за особое отношение к моему родному краю, – заявил на открытии выставки глава республики Тува Шолбан Кара-оол. – Здесь вдалеке от Тувы, более чем 3 тысячи километров от Среднего Урала, есть энтузиасты, которые любят наш край. Отмечу, что в этом году мы живем юбилеем – столетием единения Тувы с Россией. Для нас это особенное событие. Считаем, что русский народ нас защитил, уберег и дал возможность развиваться. Поэтому самобытность тувинской культуры сохранилась в самом живом виде, в котором могут убедиться все гости Тувы».
Другие новости по теме:
Хочу упорядочить хаос
Интервью журналу «Бизнес и жизнь» (№ 87, март 2014).
Михаил собирает всё – от спичечных этикеток до антикварных клавесинов. Он говорит, что слышит шепот своих немецких предков: всё копи, подшивай, прибирай. Правда, русские гены Михаила тоже не молчат – слои пыли и патина времени на некоторых коллекциях его нисколько не смущают.
Я ничего никогда не выкидываю, собираю абсолютно все, разве что не женщин. Первая полноценная коллекция появилась у меня где-то в районе третьего класса. Это были спичечные этикетки. Куда она делась, ума не приложу – мне же важен сам процесс собирания. А завершенная, «идеальная» коллекция уже не так меня занимает, как занимают, даже захватывают первые два-три предмета. Если их можно объединить по какому‑то признаку, назначить для них тему – считайте, коллекция стартовала. Погружаюсь в тему, копаю, изучаю, читаю, ищу. Мне кажется, тяга к собирательству у меня врожденная, я и называть себя предпочитаю собирателем, а не коллекционером. В честь 1962 года, года своего рождения, я тоже, разумеется, придумал тему для коллекции – все, рожденное со мной в один год. У меня есть даже «запорожец» 62‑го года. Какое‑то время считал, что и «Волга» есть, но позже выяснилось, что она чуть‑чуть моложе «запорожца».
Я ровно дышащий коллекционер, точно не маньяк. В литературе описан совсем другой типаж коллекционера, который при виде нужной ему штуковины начинает весь вибрировать. Сам лично видел такого человека с дрожащими руками. Я самообладания не терял ни разу. А желание что‑то купить, пополнить коллекцию у меня не перманентное – бывают обострения, бывают спады, периоды затишья, перезагрузки. Совсем недавно, в 2009‑м, пережил очередную сильную волну интереса к книгам из серии «ЖЗЛ». А начал коллекцию еще в то время, когда практически любая книга была дефицитом, особенно из этой серии. Советские тиражи «ЖЗЛ» были до 150 тысяч, и все равно книгу было не достать, страна была очень читающая. Сейчас книги этой серии издаются по пять тысяч и спокойно лежат на полках. Я и сам их порой не читаю, если персонаж «не мой», беру только для коллекции. Про государственных, исторических деятелей мне всегда интересно. Конструкторы Туполев, Яковлев, в силу моего авиационного образования, тоже читаны неоднократно. А вот Александр Грин у меня новехонький и Хачатур Абовян – даже не знаю, кто такой. Изучением всех биографий я не фанатею, мне нравится эта серия сама по себе – как задумана, как издана, даже то, что ее можно еще собирать и собирать! Надо же понимать, что в «ЖЗЛ» только от издательства «Молодая Гвардия» больше тысячи томов, а серия издавалась еще до революции. Первый том у меня тоже есть, 1890 года, про католического святого, прообраз Дон Кихота –Игнатия де Лойолу.
Сейчас я подостыл к «ЖЗЛ», зато снова загорелся каслинским литьем, статуэтками балерин и монетами. То же самое с общением: по некоторым темам я почти ни с кем не разговариваю, сам себе коллекционер, а по некоторым встречаюсь с «коллегами». Тут дело в чистом прагматизме, но иногда общая тема сталкивает с уникально эрудированными и объемными личностями, с ними интересно говорить на любые темы. А есть стопроцентные коллекционеры-безумцы. Если попытаться очень глубоко копнуть, они все время стремятся заполнить некую пустоту внутри себя – более или менее успешно. По каслинскому литью общаюсь с «братьями по разуму» обязательно, по монетам также. Кстати, в отличие от остальных своих коллекций, я очень хорошо помню, что стало импульсом для моего увлечения нумизматикой. В конце 92‑го в «АиФ» была заметка о самых высокорентабельных способах долговременного хранения денег. А в то время я уже ушел в бизнес, и, конечно, тема меня заинтересовала. Точно помню, что в том перечне золото стояло на пятом месте, а на первом – нумизматика, потом антиквариат и искусство. Я совсем иначе представлял иерархию ценностей. Меня настолько поразила эта заметка, что я стал всерьез изучать денежную тему, за этими маленькими кругляшками – целая вселенная. Монеты, вещи, любые предметы несут в себе более объективную информацию о нас и нашей истории. Выразительная картинка: я сам лично (ключевое слово – «лично»!) отмечал и 800‑летие, и 1000‑летие Казани. А просто археологи нашли монету более древней датировки и всё – пришлось корректировать историю. Хотя не стоит забывать, что фальшивомонетчики никогда сильно не отставали от фальсификаторов истории.
Коллекции можно пытаться классифицировать как угодно – вдоль и поперек. В «ЖЗЛ» я собираю штуки, штуки, штуки. А вот, скажем, в каслинском литье я собираю темы. Если говорить примерно, у меня около сорока тем для коллекционирования. Есть фигурки детей, есть часы, есть колокольчики, есть медведи, есть лошади. Причем лошади царской России и советского периода – это две большие разницы. При царизме отливали каждый волосок, а Совок он и есть Совок. Но тоже храню, а что делать? Скорее всего, одна из причин упадка: в районе Каслей был уникальный песок, который использовали при литье, теперь он выработался. Ну и в целом на примере своих коллекций вижу, что роль личности в истории по‑прежнему велика. Даже на уровне ремесленников. Смотришь условную вещицу 10‑го века – изящная работа. Смотришь 12‑й век – топорно и примитивно. А потому что пришли завоеватели и истребили умельцев – ремесло зачахло. Есть в любом деле момент мистики, шаманства. Мастер три раза перекрестил свой колокол, один раз плюнул – колокол божественно звучит. А Вася только перекрестил, а плюнуть забыл – не звучит.
Любая попытка выкристаллизовать коллекцию – искусственная. На примере простейшей темы – нумизматики: у меня есть коллекция монет советского периода, все четко и понятно, казалось бы, что тут выеживаться? Но даже внутри темы советского периода можно собирать разновидности, и все размывается. В разновидностях до смешного может доходить: торчит на монете три колоска по одной линии, а на другой те же три колоска, но лохматые – все, это разное! Можно собирать отдельно брак. У меня есть замечательная бракованная монета «неконкретного» номинала. На самой монете написано 10 рублей, а по ребру выгравировано – сто рублей. Такая метафора денег получилась. Самые старые предметы из всех моих коллекций именно монеты – татарские, периода Золотой Орды. Хотя они у меня так, чисто для образца, мне интереснее советская нумизматика. А самый ценный предмет среди всего, что я насобирал (не по стоимости, а по своему значению для меня), – клавесин 1862 года. Совпадение с моим годом рождения, пусть и с разницей в сто лет, тоже душу греет. Клавесин играет, но не настроен, придерживаюсь теории – если вещь ко мне попадает в руки, не надо ее реставрировать, не стоит вмешиваться в ее ауру.
С девяностых годов я начал заниматься своей родословной. Свой род я знаю с 1740 года и выяснил, что мы, чай, не из князьев, а из крестьян. Это же тоже собирательство, а лучше сказать – собирание своего рода. Родные называют меня хранителем семьи. Я берегу и подшиваю всевозможные документы, справки, выписки, связанные с семьей. Догадываюсь, многим такая страсть все структурировать, приводить к некоему общему знаменателю кажется чуть ли не пунктиком, сумасшедшинкой. Я хочу возразить: а кто задает точку отсчета? Может, это я более нормальный, чем те, кому вообще до лампочки история их семьи, книги, картины, скульптуры? Тут надо сказать, что у меня есть немецкие корни. Возможно, во мне сидит некий условный Ганс и нашептывает: «Всё сохраняй, всё береги, приумножай – пригодится следующим поколениям».
Вспоминаю себя в детстве: у меня всегда был какой‑то взрослый подход ко всему. А в институте мне даже дали прозвище Старик. Можно предположить, что люди моего склада в этом хаотичном мире пытаются навести хоть какой‑то небольшой порядок, привести разрозненные предметы к некоей системе, хоть минимально структурировать разбросанность материального, предметного мира. И в процессе ты получаешь удовлетворение: за окном броуновское мельтешение, а у меня всё на своих местах – учтено и зафиксировано. Не исключено, как одна из версий феномена коллекционирования. Хотя я сторонник теории управляемого хаоса: хаос – это некая система, некий строгий упорядоченный процесс. Просто мы со своего маленького положения «подопытных кроликов» не можем осмыслить и оценить логичность мира, созданного некими Большими Белыми Братьями. И, наверное, этим Братьям нужны такие люди, как я, чтобы вносить ту самую строгость и стройность в наш мир.
Мои коллекции дают мне возможность переключиться от всего. По большей части они размещены в офисе. Дома тоже кое‑что есть, и жена относится к этому с юмором. Пыль ее не сильно напрягает, она в этом плане не фанат стерильной чистоты. Кстати, она тоже заразилась от меня – собирает пингвинов. Кое-что из собранного – у меня в квартире (женщины с обнаженной грудью, собаки – с детства их побаиваюсь, а собирать нравится), но львиная доля – на работе. В офисе я создал некий микромир, лучше себя нигде не чувствую. Точно так же очень подолгу со мной работают мои люди, они тоже все комфортные для меня по своей человеческой сути. Похоже, к своему коллективу я отношусь почти так же, как к коллекции, – стараюсь брать прежде всего хороших людей.
Я понимаю коллекционеров, которые собирали, собирали коллекцию всю жизнь и потом подарили ее городу. Эти коллекции – как дети. Ты всю жизнь их выращивал, выращивал и что? Мы же все понимаем, что наш путь земной конечен, что с собой мы ничего не заберем. Мои дети этот ген собирательства точно не унаследовали. Они без иронии наблюдают за моим увлечением, с должным уважением и даже почтением, но без особенного интереса, ровно: ну есть и есть. Впервые потребность оставить что‑то людям после себя у меня появилась, когда умер отец. Пока уход из жизни близкого человека не коснулся тебя лично, ты не можешь осознать и постичь всей силы этого потрясения. Когда папы не стало, меня просто обрушила мысль о бренности и краткосрочности нашей жизни, о справедливости поговорки «В гробу карманов нет». Захотелось сделать что‑то нематериальное для нашего города, как это ни странно звучит по отношению к коллекциям, которые можно потрогать или пролистать. Но любая коллекция – это и духовное что‑то, информационное, энергетическое – как угодно. Это точно нечто большее, чем одна страна, чем одна жизнь.
